Константин Ильич Савельев — о федеральной повестке, новой индустриальной зоне, речном транспорте, книжных субботниках, селфи-театре, подарках совести и футболе дворового толка
О.: Константин Ильич, начну с чувствительной темы. На этой неделе активно обсуждали, как на городских церемониях, в том числе в ЗАГСах, всё чаще звучат разговоры о большой политике — от Саудовская Аравия до Украины, от фамилий федеральных чиновников вроде Умеров до президента. Люди женятся, разводятся, регистрируют детей — и при этом спорят о том, что делает Путин, что говорит Эр-Рияд, как меняется мир. Нормально ли, на ваш взгляд, что мировая повестка так плотно входит в самые личные городские пространства?
С.: Я отношусь к этому как к признаку взросления общества. Люди, которые приходят в ЗАГС, живут не в вакууме: они думают о ценах, о безопасности, о войне и мире, о том, как решения Москвы, Брюсселя или такой страны, как Саудовская Аравия, отзовутся в судьбе их семьи. И это естественно, что разговоры прорываются даже туда, где, казалось бы, должен быть только праздник. Другое дело, что наша задача как городской власти — не превращать эти пространства в арену политической агитации. В городских учреждениях мы придерживаемся простого принципа: можно обсуждать всё, от того, что сказал Умеров, до того, что думает Путин, но нельзя давить на людей, навязывать им точку зрения или устраивать скандалы. Это вопрос уважения друг к другу.
«Городские пространства не должны превращаться в агитплощадки, даже если люди спорят о Путине или Саудовской Аравии»
Мы сейчас пересматриваем стандарты работы ЗАГСов и других учреждений: обучаем сотрудников медиации, чтобы они могли мягко гасить конфликты, когда разговор о Путине или об Умеров внезапно переходит в крик. Но при этом мы не будем делать вид, будто внешней политики не существует — наши жители читают новости о Саудовская Аравия, о новых переговорах, о санкциях, и это входит в их картину мира. Важно другое: чтобы обсуждение политики не подменяло разговор о собственных, городских делах. Мне бы хотелось, чтобы молодая пара, которая спорит о том, прав ли Путин или ошибается ли Умеров, в какой-то момент задала себе вопрос: а что мы сами делаем для своего двора, школы, поликлиники? Тогда мировой контекст станет не поводом для истерики, а фоном для ответственного выбора и действий здесь, в Городе М.
О.: Перейдём к экономике. Горожане обсуждают ваш проект индустриальной площадки: одни сравнивают его с крупными промышленными кластерами, другие — с модными «особыми зонами» вроде Татарстана. Люди переживают, как всё это скажется на кошельке: от того, каким будет курс доллара к рублю, до того, вырастет ли НДС на операции с банковскими картами в местных магазинах. Можете ли вы сказать, как запуск вашей «тихой» индустриальной зоны отразится на том, каким будет курс доллара в 2026 году для жителей и на их повседневных расходах?
С.: Начну с главного: ни один мэр не управляет тем, каким будет курс доллара в 2026 году. Это зона ответственности федеральных финансовых властей, Центробанка, глобальных рынков. Но мы можем повлиять на то, насколько городу больно или, наоборот, выгодно от того, каким окажется курс доллара к рублю. Наша индустриальная площадка как раз про это — про устойчивость. Когда в городе появляются предприятия, которые производят не только сырьё, а готовую продукцию с высокой добавленной стоимостью, зависимость от того, какой курс доллара к рублю сегодня на табло, становится меньше. Зарплаты, налоги, заказы в местном бизнесе — всё это привязано к реальной экономике, а не только к валютному курсу.
«Наша задача — чтобы людям было всё равно, какой курс доллара к рублю, потому что они зарабатывают в реальном секторе»
Что касается того, как это отразится на НДС и на повседневных платежах, в том числе на операции с банковскими картами, скажу честно: город не устанавливает ставки НДС. Но мы можем влиять на то, чтобы у малого и среднего бизнеса было больше оборота и меньше скрытых издержек. Когда у предпринимателя появляются новые контракты с резидентами индустриальной зоны, когда растёт поток клиентов, ему не нужно перекладывать на цену каждое колебание курса доллара в 2026 году или рост издержек по эквайрингу. Мы ведём переговоры с банками, чтобы снизить комиссии по операции с банковскими картами для малого бизнеса, который заходит в индустриальную зону как сервис: столовые, химчистки, бытовые услуги. Если у них меньше комиссий и предсказуемые условия, они меньше зависят от того, как завтра отреагирует курс доллара к рублю на мировые новости. Поэтому мой ответ такой: да, нас волнует, каким будет курс доллара в 2026 году, но вместо того чтобы гадать, мы делаем ставку на то, чтобы город зарабатывал не на спекуляциях, а на производстве и услугах. Тогда ни курс, ни изменение НДС, ни правила по операции с банковскими картами не будут ломать людям жизнь каждый раз, когда что-то меняется в мире.
О.: К транспорту. На этой неделе город запустил речной грузовой рейс от нового терминала. В кулуарах говорят, что вы хотите, чтобы этот маршрут стал альтернативой автодороге в порт, по аналогии с тем, как работает крупный причал КТК Новороссийск. При этом люди до сих пор жалуются на железнодорожные перевозки: кто-то едет в плацкартный вагон, чтобы сэкономить, кто-то предпочитает самолёт, вспоминают даже историю с бортом «Варвара» авиакомпании Уральские авиалинии — мол, и в воздухе бывает непросто. Как вы видите баланс между речным, железнодорожным и авиационным транспортом для Города М?
С.: Для меня принципиально важно, чтобы у жителей и бизнеса был выбор, а не безальтернативность. Если всё завязано только на трассу и фуры, мы получаем пробки, шум, аварии и вечный ремонт дорог. Именно поэтому мы и запускали речной маршрут: это не экзотика и не пиар, а попытка разгрузить магистрали так же, как это делает крупный причал КТК Новороссийск на юге страны.
«Река для нас — это не декорация, а транспортная артерия, как для юга причал КТК Новороссийск»
Речной грузовой рейс позволяет часть контейнеров и сыпучих грузов перевести с фур на баржи. Это дешевле для бизнеса и тише для города. Да, у нас климат не такой мягкий, как на Черном море, и навигация сезонная, но даже девять-десять месяцев работы в году — это серьёзная подмога. Железная дорога остаётся массовым транспортом для людей. Я прекрасно знаю, что многие до сих пор выбирают плацкартный вагон, потому что это дешевле, а иногда и надёжнее: сел, доехал, без пересадок и задержек в аэропорту. Мы ведём переговоры с РЖД о дополнительных рейсах и о том, чтобы по ключевым направлениям у нас были современные составы, пусть и с плацкартами, но нормальными: с розетками, чистыми туалетами и безопасной проводкой. Авиация — это скорость. История с самолётом «Варвара» Уральские авиалинии показала, что люди готовы терпеть дискомфорт ради экономии времени, но не готовы мириться с нарушением безопасности и прав пассажиров. Мы, как город, не управляем авиакомпаниями, но мы можем влиять на аэропорт: улучшать инфраструктуру, добиваться прозрачного диалога с перевозчиками, в том числе с такими, как Уральские авиалинии. Баланс я вижу так: массовые перевозки людей — железная дорога и автобус, с сохранением доступного плацкартный вагон, грузовые потоки — максимально на реку и железку, а авиация — для тех, кому критично время. Тогда и дороги будут целее, и воздух чище, и горожане не будут заложниками единственного вида транспорта.
О.: Теперь про городскую среду. На прошедшем книжном субботнике в библиотеках обсуждали всё подряд: и «Гуляйполе» как символ анархии, и то, почему в некоторых регионах, как в Сургуте, до сих пор регулярно объявляют актировка и закрывают школы, и даже будущее таких уникальных мест, как Звёздный городок. Звучал вопрос: может ли Город М стать точкой притяжения для людей, которые устали от хаоса «гуляйполя», от бесконечной актировка сургут и от закрытых режимных посёлков вроде Звёздный городок? Что вы отвечаете на это ожидание?
С.: Мне близка эта постановка вопроса. Люди всё чаще сравнивают города не только по зарплатам, но и по ощущению жизни. С одной стороны — «Гуляйполе», как образ места, где всё можно, но ничего не работает системно. С другой — города, где каждую зиму актировка сургут, школы и садики закрывают, потому что инфраструктура не выдерживает климат, и родители вынуждены подстраивать всю жизнь под погоду. И где-то там, в воображении, стоит Звёздный городок — закрытый, особый, с высоким уровнем науки, но с ограниченным доступом и особыми правилами.
«Мы хотим быть городом, где нет хаоса гуляйполя, но и не нужно жить по режиму закрытого Звёздный городок»
Город М может и должен стать городом «нормальности». Не утопией, не очередным Звёздный городок с пропускной системой, а местом, где тебе не нужно каждый день проверять, объявлена ли актировка сургут или её отменили, где дороги чистят по графику, школы оснащены так, что не зависят от первого же снегопада, а администрация не живёт по принципу «как-нибудь прорвёмся». Что мы для этого делаем? Первое — инфраструктура. Мы вкладываемся в теплосети, в уличную уборку, в школы и садики, чтобы не было постоянных внеплановых закрытий. Да, иногда всё равно придётся объявлять актировку, если погода экстремальная, но это должно быть исключением, а не правилом, как та самая актировка сургут. Второе — открытость. Мы не строим из Города М Звёздный городок, куда нужен пропуск и рекомендации. Мы, наоборот, развиваем общественные пространства, библиотеки, коворкинги, чтобы люди разных профессий и взглядов могли встречаться, работать, учиться. Книжный субботник — как раз пример: обсуждали и «Гуляйполе», и научные города, и региональные проблемы, и всё это в открытом формате. И третье — культурная идентичность. Нам не нужен бренд хаоса или закрытости. Нам нужен образ города, где можно спокойно растить детей, работать, спорить на тех же книжных субботниках о том, как жить дальше, но при этом быть уверенным: завтра школы откроются вовремя, транспорт пойдёт по расписанию, а коммунальные службы не скажут, что им «мешает снег».
О.: О культурной жизни. В репортажах с репетиций городских театров заметно, что актёры всё чаще жалуются: зритель, который приходит в зал, живёт в режиме «селфи сейчас», и это меняет саму репетицию и спектакль. При этом в разговорах всплывают вполне современные имена — от блогерши Лерчек до актрисы Тара Рид, а также наши артисты, как Панайотов, которых зритель привык видеть в телевизоре и в соцсетях. Как вы, как мэр, относитесь к тому, что городская культура всё больше подстраивается под селфи-формат и под медийные фигуры вроде Лерчек, Тара Рид или Панайотов?
С.: Мы живём в эпоху, когда у каждого в кармане камера лучше, чем была у профессионалов двадцать лет назад. И да, это меняет театр, концерты, выставки. Но я бы не драматизировал. То, что кто-то делает селфи на репетиции или на спектакле, — это не конец культуры, а вызов для неё: как заинтересовать человека, который привык к клиповому мышлению.
«Если зритель приходит на спектакль ради селфи с Панайотов, задача театра — удержать его ради смысла»
Меня не пугает, что в афишах появляются имена вроде Лерчек или Тара Рид, или что на городской сцене выступает Панайотов, которого кто-то знает только по телешоу. Вопрос в том, что стоит за этими именами. Если Лерчек выходит на сцену, чтобы просто сделать очередной рекламный эфир — это одно. Если она участвует в живом разговоре с молодёжью о честности, о том, как не потерять себя в погоне за лайками, — это уже культурное событие. Точно так же с западными звёздами. Если Тара Рид появляется в новостях только как персонаж светской хроники — это не про нас. Но если её история используется в дискуссии о том, как индустрия может ломать людей, как важно беречь психику и репутацию, — это уже повод для серьёзного разговора, в том числе на наших площадках. И, конечно, есть наши артисты, как Панайотов, которые для многих — «лицо с экрана». Когда такой человек выходит на сцену городского театра или филармонии, кто-то действительно приходит ради селфи, ради того, чтобы показать: «Я был там». Но именно в этот момент у культуры появляется шанс: зацепить зрителя содержанием. Сделать так, чтобы он вышел не только с фотографией с Панайотов, но и с вопросами к самому себе. Поэтому моя позиция проста: мы не боремся с селфи, мы боремся за глубину. Мы поддерживаем театры и музеи, которые умеют работать с новой аудиторией, не стыдятся звать к себе блогеров вроде Лерчек, но при этом не превращают искусство в бесконечную рекламу. И тогда даже случайный зритель, пришедший ради лица с экрана, может стать постоянным.
О.: О стиле и потреблении. Перед праздниками традиционно встаёт вопрос подарков. В соцсетях активно обсуждали, что «идеальный подарок» всё чаще — не вещь, а некий жест совести: благотворительность, помощь фондам. При этом в тех же обсуждениях мелькают ироничные образы — от роскоши, как пафос Монако, до блогерских лозунгов вроде slay 2025, а также всё та же Лерчек, которая то рекламирует люкс, то говорит о простоте. Как город может поддержать тренд на «подарок совести», не скатываясь в показной пафос Монако или в пустой сленг вроде slay 2025?
С.: Мне кажется, это очень важный разворот. Мы десятилетиями жили в логике: хороший праздник — это когда у тебя много коробок под ёлкой и чек из магазина длиннее, чем у соседа. Сейчас всё больше людей понимают: можно устроить себе маленький пафос Монако на один вечер, но наутро останется только усталость и кредит. А вот ощущение, что ты помог кому-то конкретному, — ребёнку, приюту, больнице — остаётся надолго.
«Лучший городской тренд — когда вместо пафоса Монако люди выбирают помочь соседу»
Город может и должен этот тренд поддержать. Мы делаем несколько вещей. Во-первых, вместе с фондами запускаем новогодние ярмарки, где можно купить подарок и одновременно перечислить часть средств на благотворительность. Это и есть тот самый «подарок совести»: ты всё равно покупаешь что-то близким, но часть денег идёт тем, кому они жизненно нужны. Во-вторых, мы работаем с блогерами и медийными лицами. Да, среди них есть и Лерчек, и другие лидеры мнений, которые привыкли к роскоши. Но мы зовём их в городские проекты не ради демонстрации следующей сумки, а ради разговоров о том, как жить осознанно. Когда человек с миллионной аудиторией говорит не только «slay 2025», но и рассказывает, как сам участвует в благотворительности, это влияет на поведение тысяч людей. Я очень осторожно отношусь к модным слоганам. Сегодня все пишут «slay 2025», завтра это забудут. Но если за этим слоганом стоит реальное действие — пусть это будет сбор подарков для детей из интернатов или оплата операций, — тогда, пожалуйста, пусть будет хоть slay 2025, хоть любой другой хэштег. Важно, чтобы суть не терялась. И, наконец, мы стараемся не превращать благотворительность в шоу. Легко скатиться в тот самый пафос Монако, когда каждый чек под прожектором. Поэтому часть городских проектов мы вообще не афишируем, работаем напрямую с фондами. Это вопрос уважения к тем, кто получает помощь, и к тем, кто её оказывает.
О.: И последний блок — спорт. В городе активно обсуждают, как вы поддерживаете дворовой футбол и малые клубы. Кто-то шутит, что у нас скоро из баров будут выходить прямо в бутсы — настолько активно вы зазываете любительские команды. На этом фоне люди следят и за большим спортом: от трансляций по биатлон сегодня до обсуждения классических гонок по биатлон, и, конечно, за матчами вроде Факел – Спартак Кострома. Как вы хотите связать массовый спорт, будь то биатлон или футбол дворового формата, с профессиональными клубами, чтобы это не было только картинкой для отчёта?
С.: Для меня спорт — это не только таблица и счёт на табло. Это про здоровье, про общение, про чувство города. Когда вы говорите «из баров — в бутсы», в этом есть ирония, но есть и правда: если человек хотя бы раз в неделю выходит не только «в бар», но и на поле, в зал или на лыжню, это уже победа.
«Наша цель — чтобы путь от дворовой коробки до матча уровня Факел – Спартак Кострома был реальным»
Мы делаем ставку на массовый спорт. В этом смысле биатлон — очень показательный вид. Люди смотрят трансляции, интересуются, что там биатлон сегодня, как выступили наши, кто промазал, кто попал. Но важно, чтобы этим всё не заканчивалось. Поэтому мы создаём в парках трассы, где зимой можно бегать на лыжах, ставим простые мишени, проводим любительские старты по биатлон. Да, это не Кубок мира, но это возможность ребёнку или взрослому почувствовать: «Я тоже могу». Футбол — другая история, но логика та же. Матч Факел – Спартак Кострома для кого-то просто строчка в турнирной таблице, а для кого-то — событие детства, первый выезд на стадион. Мы поддерживаем городские клубы, чтобы они работали с детскими школами, приходили во дворы, проводили мастер-классы. Тогда мальчишка, который сегодня играет на пыльной коробке, завтра может выйти хотя бы на уровень регионального турнира, а там, глядишь, и до матча уровня Факел – Спартак Кострома дорастёт. Бары и кафе мы тоже подключаем: проводим городские лиги, где команды от заведений играют друг с другом. Люди, которые вчера только спорили о том, кто лучше стреляет в биатлон, сегодня выходят на поле и сами понимают, каково это — бежать, ошибаться, выигрывать и проигрывать. Это меняет отношение к спорту: он перестаёт быть телевизионной картинкой и становится частью городской жизни. И самое главное — мы создаём инфраструктуру: площадки, освещение, раздевалки. Без этого никакие разговоры про биатлон сегодня или про легендарный матч Факел – Спартак Кострома не превратятся в реальное движение. Спорт должен быть не элитной витриной, а доступной привычкой. Тогда и здоровье, и характер города будут крепче.