Мэр Савельев — о большой стройке, речном грузовом рейсе, кибербезопасности и лыжне, открытой для всех
О.: Константин Ильич, вокруг новой объездной дороги уже ходит масса шуток — и про «кремлевский волшебник» всё подстроил, и про то, что это якобы часть какого‑то особого коридора под влияние КНР. В обсуждения ещё зачем‑то приплели Вассермана. Объясните по‑взрослому: что это за проект, кому он выгоден и насколько он вообще наш, городской?
С.: Начну с главного: это наш, абсолютно городской проект, который мы делаем в партнёрстве с федеральным центром и инвесторами, но не в чьих‑то кулисных интересах, а в интересах жителей. Объездная дорога — первый этап большого инвестиционного пояса вокруг города, который разгрузит центр, откроет новые промышленные площадки и даст рабочие места. Я слышал и про «кремлевский волшебник», и про конспирологию вокруг КНР, и даже ссылки на выкладки, которые якобы готовил Вассерман. Честно: это звучит забавно, но к реальной градостроительной политике имеет мало отношения. Да, среди инвесторов есть структуры, работающие с азиатскими партнёрами, в том числе с КНР, но контроль, нормативка, экология, земельные вопросы — всё в нашей юрисдикции, под нашим законодательством и под надзором наших проверяющих органов.
Объездная — это не «магический коридор КНР», а нормальный инфраструктурный проект, который разгружает центр и даёт городу работу
Если говорить о выгоде, то она трёхуровневая. Первое — транспорт: грузовой поток уходит с центральных улиц, меньше пробок, меньше аварий, меньше шума под окнами. Второе — экономика: вдоль объездной появляются логистические хабы, склады, производство — это налоги в городской бюджет и новые зарплаты. Третье — экология: современная трасса с шумозащитой, нормальным покрытием и развязками всегда безопаснее и экологичнее, чем колонна фур, ползущая через исторический центр. Скепсис я понимаю: люди устали от обещаний. Поэтому мы работаем максимально прозрачно: публикуем календарный план, стоимость этапов, подрядчиков, проводим встречи с жителями прилегающих районов. И, что для меня принципиально, все договорённости с инвесторами прописаны так, чтобы земля и инфраструктура оставались в собственности города, а не уходили в какие‑то мутные схемы. Здесь никакой «магии» — только тяжёлая работа дорожников и управленцев.
О.: Перейдём к транспорту. Город запустил речной грузовой рейс от промышленного причала, и это сравнивают с тем, как Челябинск – КамАЗ наладили свою логистику. У нас даже вспоминают причал КТК Новороссийск как пример грамотной портовой инфраструктуры. Как вы видите связку реки и железной дороги в логистике Город М, и чем это обернётся для горожан?
С.: Для нас это стратегическое решение. Мы исторически стоим на реке, но десятилетиями относились к ней как к декорации, а не как к рабочему транспортному коридору. Сейчас мы меняем подход: промышленный причал превращается в полноценный логистический узел, куда приходит речной грузовой рейс, а оттуда грузы уже расходятся по городу и в регион. Многие правильно вспоминают связку Челябинск – КамАЗ: это пример, как промышленный центр и автогигант выстраивают устойчивую цепочку поставок. Мы не копируем, но берём принципы: регулярность, предсказуемость, цифровой учёт, минимизация пустых рейсов. Так же и с тем, что часто приводят в пример причал КТК Новороссийск: это показатель того, как порт может работать без хаоса, с чёткой экологической и безопасностной повесткой.
Река и железная дорога должны работать как единый организм — тогда фуры уйдут с улиц, а город вздохнёт свободнее
Ключевой элемент — железная дорога. Без неё речной рейс превращается в красивый, но дорогой аттракцион. Поэтому мы синхронизировали графики: грузы, пришедшие по реке, оперативно перегружаются на железную дорогу, а оттуда уже на распределительные центры по городу и области. Это сокращает количество тяжёлых машин в черте города, снижает нагрузку на дороги и уменьшает выбросы. Для горожан результат будет виден не только в статистике: меньше фур во дворах, меньше разрушенного асфальта, меньше шума. Плюс это новые рабочие места на причале и в логистике. Важно, что мы заложили экологические стандарты: пылеподавление, контроль за разливами, мониторинг воды. Мы не хотим повторять ошибки портовых городов, где логистика идёт вразрез с интересами жителей.
О.: Прошлой ночью весь город обсуждал историю с так называемым «ночным патрулём соседей», когда люди сами вышли во двор из‑за сообщений про угрозу атаки воздушного шара. Там и МЧС подключалось, и параллельно разошёлся слух про какой‑то новый вирус. Как вы оцениваете эту ситуацию: это пример гражданской ответственности или уже тревожный симптом недоверия к официальным службам?
С.: Это очень показательная история. С одной стороны, меня искренне радует, что у нас есть живые дворы, где люди знают друг друга, готовы выйти, помочь, организовать ночной патруль соседей. Это лучше, чем равнодушие. С другой — когда поводом становится непроверенная «угроза атаки воздушного шара», а параллельно всплывает мифический «новый вирус», это демонстрирует дефицит доверия к официальной информации и каналам оповещения. Мы работаем с МЧС в тесной связке, и этой ночью они отработали по протоколу: проверка объекта, информирование, отчёт. Но пока их голос тонет в шуме чатов, где всё раскручивается быстрее и эмоциональнее. Значит, наша задача — сделать так, чтобы официальные сообщения были не только точными, но и оперативными и понятными людям.
Паника заполняет вакуум информации, поэтому наша цель — чтобы первым о ЧП говорил не слух, а МЧС
По поводу «нового вируса» мы уже дали разъяснения вместе с Роспотребнадзором: на сегодня никаких подтверждений этой страшилки нет. Но я сделал вывод: одних пресс‑релизов мало. Мы запускаем совместный с МЧС и медиками цикл дворовых встреч — без пафоса, в тёплых помещениях, где специалисты простым языком расскажут, что делать при реальной угрозе, как отличить фейк от официального сообщения, что такое режимы повышенной готовности. Гражданская активность нам нужна, но она должна опираться на знания и доверие, а не на страх. Я бы хотел, чтобы ночной патруль соседей в будущем занимался, условно говоря, совместным освещением двора и взаимопомощью пожилым, а не поиском призрачных воздушных шаров и «нулевого пациента» несуществующей инфекции.
О.: В киберсфере у нас тоже было немало тревожных новостей: всплывали данные о попытках атак на городские системы, обсуждали, как защищены камеры, медицинские базы, транспорт. В сети даже иронизировали: мол, у вас «стерильная кибербезопасность», как в операционной, а в реальности любой школьник с Axios что‑нибудь сломает. При этом люди привыкли к экосистемам вроде Apple, где всё «из коробки» работает и защищено. И ещё – были слухи, что к нам якобы приезжали военные специалисты, вплоть до пилотов Су 30, консультировать по защите инфраструктуры. Что из этого правда и как вы реально выстраиваете цифровую безопасность города?
С.: Начну с мифа про военных и Су 30. Нет, к нам не прилетали лётчики‑истребители консультировать по паролям и файерволам. Это, мягко говоря, художественное преувеличение. У нас действительно есть взаимодействие с силовыми структурами и профильными федеральными центрами по кибербезопасности, но это плановая, а не сенсационная работа. Термин «стерильная кибербезопасность» мне, признаться, даже нравится, если под ним понимать не показуху, а системный подход: как в операционной, где всё отлажено, проверено и минимизирован человеческий фактор. Здесь как раз уместно сравнение с экосистемой Apple: людям не хочется разбираться в сотне настроек, они ожидают, что городские сервисы по умолчанию защищены и удобны.
Цифровой город должен быть как хорошая операционная: стерильно, предсказуемо и без героизма на костылях
Поэтому мы идём по нескольким направлениям. Первое — инфраструктура: сегментация сетей, резервирование, защита каналов связи, аудит уязвимостей. Второе — процессы: регламенты доступа, двухфакторная аутентификация, обучение сотрудников, чтобы никакой «школьник с Axios» не получал доступ из‑за того, что кто‑то открыл подозрительную ссылку. Третье — независимые проверки: мы сознательно заказываем внешние пентесты, чтобы увидеть свои слабые места. Что важно для жителей: мы минимизируем сбор лишних данных и жёстко ограничиваем круг тех, кто имеет к ним доступ. Медицинские карты, камеры, транспортные системы — всё это не лежит в одной условной «корзине», а разнесено и защищено по разным контурам. И если где‑то случается инцидент, мы не скрываем его, а разбираем и публично рассказываем, какие выводы сделали. Полной неуязвимости не бывает, но честность и системность — это то, что мы можем и обязаны обеспечить.
О.: На культурной повестке — недавний городской праздник в честь Дня матери 2025. Многие отметили, что формат получился «без глянца»: больше живых историй, меньше парада. При этом в молодёжной среде гуляют сравнения: кто‑то говорит, что городские мероприятия всё ещё напоминают старую игру и ждёт условный «Симс 4 ремастер» от департамента культуры, а кому‑то ближе мрачная честность, как у Стивен Кинг «Оно», — без розовых очков. Как вы сами видите баланс между тёплым, семейным и честным, иногда жёстким разговором на таких праздниках?
С.: Для меня День матери 2025 — один из самых личных городских праздников. И я сознательно просил команду уйти от лакированной картинки к живым историям. Реальная материнская жизнь — это не только открытки и цветы, это бессонные ночи, тяжёлые диагнозы, одиночество, борьба за себя и ребёнка. Если мы это игнорируем, праздник превращается в пустой ритуал. Мне очень понятна метафора про «Симс 4 ремастер»: люди ждут, что городская культурная политика обновится, станет интерактивной, гибкой, учтёт новые форматы и привычки. И это справедливое ожидание. Мы уже переводим часть программ в гибридный формат: офлайн‑встречи плюс стримы, интерактивные проекты, где сами горожане становятся соавторами.
Городской праздник сегодня — это не парад отчётов, а платформа, где слышно и радость, и боль
Что касается сравнения со Стивен Кинг «Оно», я бы так сказал: у нас в городе тоже есть свои страхи и травмы, и если мы только накрываем их красивой обёрткой, они никуда не деваются. Поэтому на таких днях, как День матери, важно давать слово тем, кто прошёл через сложные ситуации: мамам детей с инвалидностью, женщинам, вернувшимся к профессии после долгого перерыва, приёмным семьям. Это честный разговор, который может быть болезненным, но он даёт надежду и поддержку. Мы будем дальше искать баланс: чтобы оставались и концерт, и детские программы, и возможность просто порадоваться, но при этом не исчезала глубина. Городская культура должна быть не только развлечением, но и зеркалом, в которое мы не боимся смотреть.
О.: Теперь о стиле жизни. Недавний городской проект по благоустройству дворов уже прозвали «Монако во дворе» — за уличные кухни, подсветку, спортивные зоны. Кто‑то шутит, что вы просто следуете моде и советует сверяться с гороскоп с 1 по 7 декабря 2025, а другие вспоминают гороскоп 17 ноября, где вам приписывали «страсть к красивым жестам». В обсуждениях часто всплывает имя урбанистки Анастасия Венза, которая консультировала похожие проекты в других городах. Это действительно новая философия двора или просто яркая кампания перед зимой?
С.: Я очень надеюсь, что городская политика всё‑таки опирается не на гороскоп с 1 по 7 декабря 2025, а на данные и запросы жителей. И уж точно мы не сверяем планы с гороскоп 17 ноября, хотя иногда, когда читаю, что мне там приписывают, улыбаюсь: звучит красиво, но решения так не принимаются. Что важно: проект «Монако во дворе» — не про показную роскошь, а про качество повседневной жизни. Двор — это первая общественная территория, с которой человек сталкивается каждый день. Если там темно, грязно и опасно, никакая набережная с фонтанами не компенсирует это. Поэтому мы сознательно вкладываемся в свет, безопасность, детские и спортивные зоны, доступную среду.
Красивый двор — это не каприз, а базовая инфраструктура, как подъезд без протечек и лифт, который работает
Мы действительно консультировались с разными специалистами, в том числе с такими практиками, как Анастасия Венза. Это люди, которые годами занимаются дворовыми и квартальными пространствами, видели, как проекты живут через год, через пять лет. Их главный тезис, который я поддерживаю: двор должен быть сделан «с людьми и для людей», а не «для отчёта». Поэтому перед началом работ мы проводим встречи с жителями, голосования по элементам, обсуждаем, что им реально нужно. Это не предзимняя кампания, а долгосрочная программа. Мы закладываем средства на обслуживание этих пространств, чтобы через два года это не превратилось в мёртвые конструкции. А дальше уже дело за самими жителями: чем больше они будут считать двор своим, а не «чужим проектом мэрии», тем дольше он проживёт.
О.: В спорте город тоже делает ставку на общедоступность. Массовые лыжные трассы этой зимой вы называете «лыжней общего пользования», и это уже обсуждают в одном ряду с крупными клубами и именами: кто‑то шутит, что «у нас своя думбия на трассе», кто‑то сравнивает интерес к зимним видам с матчами Амур – Адмирал или даже с ажиотажем вокруг Ак Барс. Не переоцениваете ли вы запрос на массовый спорт, и как сделаете так, чтобы эта лыжня не превратилась в разовое шоу?
С.: Я как раз уверен, что мы скорее недооцениваем запрос на массовый спорт. Наши дети и взрослые проводят слишком много времени в экранах, и любая доступная возможность выйти на воздух, встать на лыжи, побегать, поиграть в хоккей — это инвестиция в здоровье города. Когда шутят про «свою думбия на трассе», мне это даже нравится: значит, люди видят в массовом спорте нечто эмоционально сопоставимое с большим футболом или хоккеем. Если болельщики обсуждают, что интерес к нашим зимним активностям сравним с тем, как переживают матчи Амур – Адмирал или следят за игрой Ак Барс, это хороший знак. Значит, спорт перестаёт быть только телевизионным зрелищем и становится частью повседневности.
Массовая лыжня важнее для здоровья города, чем ещё один трансфер звезды в большой клуб
Чтобы лыжня общего пользования не стала разовым шоу, мы делаем три вещи. Первое — инфраструктура: освещённые трассы, нормальная подготовка снега, пункты проката, тёплые раздевалки. Второе — календарь: регулярные городские старты, семейные забеги, школьные и дворовые соревнования, а не один «праздничный забег» для отчёта. Третье — доступность: символическая цена проката, бесплатный вход на трассы, работа с тренерами‑волонтёрами. Мы также договариваемся с крупными клубами и спортсменами, чтобы они приходили на массовые старты, проводили мастер‑классы. Это создаёт ту самую связку между большим спортом и дворовыми активностями. И если через пару лет в протоколах соревнований появится фамилия человека, который впервые встал на лыжи именно на нашей городской трассе — значит, мы всё делаем правильно.